За полымя заката

                                                       Читать полную версию в .doc

Не страхи - настороженность,
Сосны высокий гул…
У сопки растревоженной
Земных движенье скул.
Усопших духов веянье,
Покой их, Отче, сны…
И праха дуновение,
У ноющей сосны.
И мрачное речение
Таинственной глуши.
И странное крещение
Мятущейся души.
И духа счастье зыбкое,
И новая мораль,
И страхи за улыбкою,
Но-но, не умирай…

И нынче истекло небес благословенье,
Час от часу трудней и ноги затекли…
И на меня слегка, стекая, песнопенье,
Стремится вообще в глубины, знайте, глин.
И лепится душа, душе моей подобна,
И слышаться возня, кружатся жернова.
И одиноко мне,  и жизнь моя подробна,
И нищим больно быть и страшно жировать…

Имя-отчество из пыли,
Думы, доля, белый свет.
Анатолий,  годы выли
В истеченье зим и лет,
Анатолий,  мчался,  птица,
Дальше неба, выше туч.
То ли,  думая гордиться,
То ли, крикнув,  я  могуч!
Ты вознесся,  и блистали:
Небо, солнце и земля.
То ль на счастье имя дали,
То ли, отчество суля…

Какой-то ласковый нырок,
Какой-то нежности урок…
Какой-то плеск, уловка,  мысль,
Воображение, уймись!
Спокойно,  птицу не вспугни,
Мы братья в мире, мы одни…
И мы столкнулись,  взор и взор,
И мы суглинок и подзол…
И мы - смотри - во взгляде взгляд,
И до любви зрачки горят…
И до утра броженье дум,
И ты в тоске, и ты угрюм…
Случайно,  птицы побратим,
Зачем очей не обратил…

И ясное дело, пою в переводе
И не подражаю пернатой молве.
И вот же, слепца, поводырь меня водит,
И вот он и пастырь - уста - в мураве.
И лепятся слоги и звуки по-птичьи,
И вот у судьбы я шагаю путем…
И скоро и зряче, не пряча обличье,
Все той же травою устало идем.
Все тот же мотив и одно начертанье,
Все та же творится обычная песнь…
И внуку слова переводятся тайно,
И к прадеду, ясно, почтение есть…

Надо же, грязи на склоне,
Осень ушла,  наконец.
Надо же,  низко в поклоне,
Ждет у калитки отец.
Надо же, чувствуя нечто,
Страсть ощущенью не врет.
Надо же, внучка,  конечно,
С мамой стоит у ворот.

Ты,  тихо страдая,  и, кажется, каясь,
Гнездо, примечаешь с оглядкою: аист!
Ты смотришь обычно - цвет аиста маков -
Оттенок рассвета - всегда одинаков.
То,  чувствуя, аиста длится гнездовье,
То горечи вкус, ощущая медовый.
То каешься дерзко, то кажешься гордо,
А птица светает, умна и покорна.

Ты ледяным исполняешься гулом,
Ты охлаждаешься день ото дня…
Катятся сны желваками по скулам,
Смех умирает, уста леденя…
Ярко виски лишь одни серебрятся,
Блеклую ночь, ослепляя и зля…
В тень обращайся ты - блудного братца,
Ты полюби ледяные поля.
Ты затеряйся у вечности вещей,
Ты растекайся на таянье льда…
Не надевай леденящие вещи,
Сны ледяные гони навсегда…

Сию минуту посмотри -
В зрачки, похожие на тени,
На безучастье изнутри,
На утомленность увлечений. -
Ты согласись, они пусты,
Ты убедись, они потешны…
Ты эти очи отпусти -
В страну рыданий безутешных.
Но слезы высуши,  сквозняк,
Слепите взор иные зори…
И вдруг покажется возня
И слепотою и позором.
И вдруг увидится проем,
Судьбы устойчивое зренье,
Того, кто в образе твоем,
Глядит в глаза твои презренно…

Ты каешься пламенно - буря и тишь,
Ты видишься,  солнце,  у пыльного края…
Ты рано зарею рассвета летишь,
Ты пылко несешься, прохладу стирая.
Ты ярко живешь и невидимо днем,
Сгораешь один у прозрачного праха.
Ты сын удивленья и служишь огнем,
Ты света дитя и мерцание мрака.
И будто не пламенем - цветом седым,
Любя напоследок, уйдя круговертью,
Ты скоро душой обращаешься - дым -
На грани - невидимо - жизни и смерти.

И признанно, что жив, и бродит он по крыше,
И призрачнее дня - скупой осенний тон.
И где, летя,  душа,  восьмую ноту слышит,
И зрит одно и то же - души осенний сон.
О нем еще тоска, но искренне и сладко,
И по нему легко, иди, ступая,  ты,
В осеннее тепло,  за признаки упадка,
На страсти молодой угасшие черты…

Пусть и снег опускается - шествие весен,
Пусть и руки разводишь, о счастье небес!
А во сне до утра продолжается осень,
Жизнь и смерть очертаньями снятся тебе.
Там и тьма возникает и лживая нега,
Но к утру исчезает и ей поделом…
Упадая в обман уходящего снега,
Рано свет обнимается, словно крылом.
Так и так окрыленная жизнь уцелела,
Так и  смерть - утемненная - в ночь убралась.
Пусть и страсть,  осеняя любимое тело,
Пусть и сердце ее наполняется  всласть…

Помутненье отринуло небыль,
Просветление тронуло очи.
Потемнело вечернее небо,
На полжизни  всего,  на полночи.
На мои утомленные страсти,
Снова чувства твои налетели…
Не забыться у призрачной власти,
Не влюбиться на самом-то деле.
Не склониться у точки надежды,
Одинокому давнему счастью…
Были очи твои,  как и прежде,
И светлы,  и тревожны отчасти…

И больно - желание - плоть утомила,
И вольные страсти смутили совсем…
И рано вершила небесная милость,
И скоро будильник измучился - семь!
И странно я руку потрогал - иную,
И чувство иное - стучали сердца.
И пела душа, я люблю и ревную,
И образ устало у спальни мерцал…

Боже,  кончина видна,
Отче,  могилы пологи…
Может укрыться у дня,
Позже, живя  у дороги
Может уснуть у причин,
Можно - тоска за кустами.
Боже, а сердце кричит,
И управляет устами.
Боже,  по жизни скользишь
Ложно плетешься стезею,
Кожи стареющей тишь,
Трогая скучно слезою…

Одиноко по взору скользя,
Утомленно, плутая по лицам,
Не влюбиться, конечно, нельзя
И на время нельзя не влюбиться.
И не страстью тоска бередит,
Одиночество сердца,  рождая.
Но земная судьба впереди,
Но влюбленность устало блуждает.
То,  рисует усталую вязь,
То чудит, оживляя немного…
То у неба срывается связь,
Где на землю звоню одиноко…

Ты в уме помутился, во сне,
Ты решился не крикнуть о скорби.
Ты сказал о погибели мне,
Неожиданно правдою, сгорбив.
Все осталось,  и было,  и есть,
И толпа  веселила печально.
И пронзала смертельная весть,
До глубин, обрывая молчанье…

В ярком обмане душа черно-белая,
Страсти шумны,  глубоки,  холодны.
Ты зачинайся,  влюбленность умелая,
Ты, остригая мне наголо дни.
Их обмани белизну черноватую,
Страхи уйми, больно дни горячи,
Ты себя,  чувствуя зыбкою ватою,
Около ночи и даже в ночи.
Высеки бренности толика малая,
Сердце ревмя и буквально ревет.
Чувство горячее, пылкое, алое,
Смерть за него я прошу, не живот…

Крик опавшего листа,
Звук изящного глагола.
Только тайна не чиста,
Окончанье, грязь и голо.
Только светится исток,
Смысл его непреходящий.
Только год идет и сто,
В листике животворящем.
Только слезы льются - тишь,
Плач уже несется смело,
Только к осени летишь,
Опадая неумело…

Беспредметное свеченье
У вещичек - золотит.
Появляется значенье
У хозяев молодых.
И не катится причастье -
В очи носится свечей -
Относительное счастье,
Относительно речей.
Очищая больше склоки,
Отнеся любви разлад -
Молодеет и не плохо,
Золотея жизни взгляд…

И крест, и смерти нет.
И счастье жизни вновь.
И честь,  и тьма,  и свет,
И сонная любовь.
И хмель,  и сон-тоска,
И скорбь, и больно,  стой:
Чей стон из-за песка,
Чей крик из-за крестов…

Очи и думы, скрывая ладонями,
Молча кричу сокровенными стонами,
Слушаю эхо за ставнею спящею…
Тьму озираю невидную сослепу,
Так и мерещатся чертики, ослики,
Так и таращатся прищуры вящие.
Также тревожат извилины разума,
Также являются помыслы разные,
Думы очами пронзают и строчками,
Зрячие пальцы висками, массируя,
Так и не грезятся ослики сирые,
Так и не видятся чертики точками…

Все меньше вру себе и прочим,
Все вижу менее обид…
И все же мне любить не проще,
И все сложнее не любить…
И все же - заживо сгораю,
Не все же масленица, кот…
Но все же плоть и,  умирая,
Мне, не прощая,  злится год.
И ненавистно мне прощенье,
И не легко несется кровь,
И все трепещет ощущенье:
Что завершается любовь…

2 галочки плюс

Сто раз условно именем,
Взаимностью любой,
Оплакиваю именно,
Тебя, моя любовь.
Тебе и песня слышится,
Тебе и льется грусть,
Души моей владычица,
Мучительница пусть.
Пускай,  судьбы владелица -
Тропа любви узка -
Пускай страданье стелится,
И кажется тоска.
Она тоскою вяжется,
Она унылый свет…
Любви рыданье, кажется,
За сто последних лет…

Не вьюгою ужасною,
Но в осень - утро суть,
И будто думой ясною,
Прокладываю путь.
И будто сердцу видится,
И путь или туман,
И тайна, очевидица,
И - правда и обман…

Прости, но зверем яростным,
Смятенье душу рвет,
Расти, но мысли  заросли,
Но смута не живет.
И в доме - у смятения,
Уныло, зло в чести,
И дум хитросплетение,
И ненависть, прости…

Все равно - тоска и горе,
Все - конец и все - начало.
Все одно - досадна горечь,
Бродит, скорбна и печальна.
Все черным-черно и сиро,
Разве демон Бога круче?
Разве страх сильнее мира?
Сразу - гром - рассвет и лучик.
Сразу мама в крик, а папа
Право, высшее веленье -
Истекает смертно на пол
Замирая в отдаленье…

Шумели - ключи ли -
Зазывно,  звеня,
Смятенье включили,
Смутили меня:
Росой молочая,
До инея -  рань,
Блистали, смущая,
Что вечности грань.
Что слово кому-то,
Что ранняя молчь,
Что тайная смута,
Что не превозмочь…

Зачиная у земли,
Завершается на небе…
Если совесть-то велит,
И вкушай - то вместо хлеба.
И душе, любя внушай,
Что,  хлебая, жив ты будешь.
То свершается душа,
То, мечтай же, есть у буден.
То творится у души,
То невиданное впрочем:
Что-нибудь отцу скажи,
Принимая возраст,  отче…

Не речью энергичною,
Не страстью истеричною,
Безличный, не глагол,
Являясь общим образом,
Сметаю смыслы попросту,
Задумкою благой,
Твореньями крылатыми,
Словесными руладами,
Витаю у речей.
Глаза мои не демоны,
Пылают - очи - темами
И сердца горячей…

Ты главу-то не повесил,
Зная, Родина живет.
Ты на сечу стал у веси,
Биться, выйдя за живот.
Ты у веси,  зрея снова,
Ты на воинство прозрел,
Ты, крича родное слово,
Затерялся гуще стрел.
Ты вознесся за собою,
Не покой врагу суля,
Был и гневом,  и судьбою,
Хорони тебя земля…

У степи - судьбы былины,
Там уносит эхо весть.
Там одни вдали руины,
Там окно за ними есть.
Там  и носится - гроза ли -
Жаля молнией плечо?
Что за образ у развалин,
Размышление влечет?
Что за образная прихоть,
Что за таинство судеб:
Темноту, толкая,   прыгать,
Выбирая - эхо - степь…

Темнота светлее тьмы,
Гулом леса интересна,
Чем-то радостнее, резче
Забирается в умы.
Чем-то вечно тьмы нежней,
Умозрительно высоким…
Чем-то светлым ясны строки,
Чем-то вечной тьмы важней….

Блуждая скорбно дух - огонь - угли сгорают -
Душа и дымно, и - невидим он,  и впредь,
Сияя, простота, наивная,  сырая,
Скорей спеши к огню на пламя посмотреть.
Она,  бросая жар и,  зля дымами хворост,
Она, крича,  шумит:  ужасный еретик!
Она, летя,  спешит, она, сгорая порознь,
Не просто ей огнями за веру перейти.
А ну сотри, сумей,  виденье это ночью,
Наивное дитя, поджилки не дрожат.
И пепел и черно,  и остывают  очи,
И все не отлетит и кается  душа
И все-то не легко, и все не так уж ясно
И все же день огня, касается меня.
И ты наивна, ты по святости прекрасна,
Дрова в золу швырни, по истине огня.

Живу: ни хлеба, ни гроша,
Но чем убоже, зорче зрение.
И начинаю угашать,
И возникаю - время среднее.
На жизнь и смерть иду, прости,
Душою, плотью не зубастою.
Слов откровение простых,
И единенье с умной паствою.
И словно ангелы у тьмы,
В смущенье прячутся за веткою.
Условно видятся дымы -
Копною,  вспыхивая светлою…

Осень, улица сырая,
Сердце в плаче ровно год.
Ты подворье озираешь,
Видя небо, кто идет?
Кто,  крича, бранится грязно
И пришельцу,  и окну,
Кто бросается обратно,
По осеннему вздохнув…

Вещая, твой ангел особо
Ведется у бога любви…
Как образно смотрится в оба,
Как, Отче, ты благослови.
Как образчик обетованный,
Как ясно зло, испепелив…
Прими же весеннюю ванну,
Душе возрождаться вели.
Греми,  как у бренности медной,
Кричи, все тебе нипочем!
Смотри, ангел искренне бедный
Несется, шумя за плечом.

Живу и жду,  когда нахлынет,
Устало, вея листопад.
Смотрю, детишки - вязко - глина -
Кричат о птице невпопад.
И кротки,  подрагивая,  птицы,
На дни осенние,  смотря.
И у словес, а ну крутиться
У вяза встряхиваться зря.
И у времен излейся,  песня,
И остро чувствуй же,  душа
И хлынь - устами,  выйду весь я
И запою,  во всю дыша…

У родника струятся сходу,
По глине шелково, скользя,
Произведя душе в угоду,
Любимо карие глаза.
И мне,  шепча:  любви всевластье,
И мне, крича: судьбы ходок -
Глаза твои,  подножье счастья,
Любви властительный исток…

Уже фонарный и желтушный,
На склоне - тон давно забыт.
О том и, помня наши души,
В грязь окунаются обид.
А то,  горбушкой отобедав,
Испив осенней желтизны,
Не грязно грежу, помня беды,
И грязну - шествие весны.
И то рассвет у дали близко,
Желтя, течет у фонаря.
И дома мама, моя брызги,
Бранится,  что-то говоря…

Кашель, зашедши, мучительно падай,
Русые волосы кружатся трав,
Деда случайно зови, как и надо,
Крохотно - внуком-то спи до утра.
В каше тумана, у прохлады свинцовой,
Сыном иди по ночной тишине,
Внутренне,  чувствуя плечи отцовы,
Дикие силы,  не тронув о сне.
Тихо,  хромая, на боль,  припадая,
Слабую грудь, остудив у росы,
Предку поплачься, судьба молодая
Быстро уходит,  и силы проси…

Пусть и сердце щемит у высокого духа,
В истеченье добра, исцелясь у недуга,
Пусть и дух умирает, и будто летя,
Пусть и сердце любви одинокое просит
Пусть же бьется в усталости ранняя осень,
Разрывается сердце, земное дитя!
Пусть и,  чувствуя болью,  просящее сердце,
Как-то нервно,  крича -  поднебесная дверца -
Как-то  холодно тянется, кажется,  свет,
Как-то больно дробятся недуг и страданье,
Будто вещи скучны на столе мирозданья,
Будто сердце болит,  и влюбленности нет…

Когда тоска - тоска, лишая чувство чуда,
Когда вещей - уйми - лишая, бьется жизнь,
Вся мировая скорбь и лихо все, и худо,
Явитесь-ка ко мне, душа - души, ищись!
Тогда тоска уйди,  хотя бы во влюбленность,
В кончину света хоть и бейся у меня.
Где более  свечей и свет определенно
Вещая - вещий глас, смущенье,  времена.
И где тоска, живя,  взывает о несчастье,
Включая  скорбно дух и чувство, жизнь и смерть,
И выше мира глас, и адово исчадье,
И ход или времен, и ложь и круговерть.
И лишь она томит и мучится на случай,
И сердце вообще и плоть-то не моя.
И, лихо-худо,  прочь,  и скорбь меня не мучай,
И,  чувство,  назови чудесные края…

В роду и деды,  и отцы,
По роду водятся старухи.
И вроде света образцы -
Светло потомка вьются руки.
И вроде молвится глагол
И образцово бьется разум…
И вроде ты и нищ,  и гол,
И на душе светлее сразу.
Род усмиряется,  и все ж,
Во тьме разумности и вздора,
По роду правда есть и ложь,
И время славы и позора…

Ни слов и ни льда, ни тропинки короткой,
Ни звука не слышно, не видно с утра.
Снесла мою душу лихая  морока,
Свела мое сердце тоска до нутра.
С того и тропинка пропала бесследно,
С того замолчали до света слова.
Морока затопала поступью следом,
Светло и росою накрыла трава.
И плоть утаилась у света,  худая,
И точно тоска у души отлегла.
С того и тропинка моя золотая,
Легла незаметная - ранняя мгла.
Не сумрачно зори горели, пылая,
Не слышало слово,  не виделся свет.
Тропа убегала и сила былая,
Морока худая,  была ты и - нет.
Морока родная  куда-то скользнула,
Я гордо и скромно  себя осознал.
И я не крича, не любя переулок,
Собакою - скоро - забылся у сна…

Запылали - боли-были,
Птицы-лужи зарябили,
Загуляли и ветра,
Зарядили пыль и скуку,
Напугали тихо суку,
Болью звонкого ведра.
Да полуночью плеснули,
За зарю разъяли улиц,
Да траву скосили сплошь.
Да соткали больно рядна,
Да со скуки выли, ладно,
Долго лаяли на ложь.

Только о счастье подумаю милой,
Сразу  любовь - ощущенье течет.
Сразу любви появляется сила,
Сразу,  душа,  от любви горячо.
Только любимые грезятся плечи,
Сразу рассвет, умирая,  скользит.
Сразу недуги любимая лечит,
Сразу объятья и счастье вблизи.
Милая дух исцеляет улыбкой,
Глядя в уста,  полыхая лучом.
Только на сердце и прочно,  и зыбко,
Значит,  и любим,  и все нипочем.
Значит,  уносится боль и унынье,
Если любимая снится во сне…
Раз - и любовь улыбается ныне,
Раз - и судьба - о любимом огне…

Во тьме ничего, кроме дыма деревьев,
Во тьме ни листвы, ни народа вокруг.
Вдали никого - в ощущении древнем,
Одна только ты, мое счастье и друг.
И нет у деревьев и птиц, и прохожих,
И нет у сопревшей листвы ни следа.
И нет ощущений,  и боли на коже,
Но ты возникаешь, устало летя.
Но чудишься ты мне за веткою каждой,
Но ты многолюдство, шумя, создаешь.
И вьются дымы за ветвями однажды,
И дважды сгорая,  рождается ложь.
И трижды не птица, не ты - прокаженный,
И дым, и листва поднимается ввысь.
И душно врезается крик оглашенный
И вдруг обретается, трогая мысль.
И дух умирает у милого взора,
И тихая топчется долго родня,
И слышится там укоризна укора,
И видится дым уходящего дня

Ни суда, ни расправы
И ни лжи по суду.
Но сюда, боже правый,
Я на пламя иду.
Но сюда, где наветы,
В окна льется заря.
Седина где - рассветом
Мне дается, горя…

Солнце любви по-весеннему длится,
Сердце, страданье, неистово слог…
Сонной любви пробужденная птица
Вьется крылами, стуча в потолок.
Сон истекает,   унылая  похоть
Бьется за плоть, убежденно дыша…
Ввысь утомленно срывается локоть,
Вниз - отрешенно ложится душа…

Полно, сердца непокорность
И бессонницы напасть.
Звук и - выраженный - горний
И гудит,  являя власть.
Полно мчаться - ровно - гудом,
Вьюгой явною страстей,
На рассыпчатое чудо
И на множество сластей.
Полно длиться - мелко в сите,
Разделив огонь и твердь,
И нечаянно,  насытясь,
Грохоча судьбой о дверь.
Полно значиться по веку,
Унеся,  тепло и стынь,
Волноваться, глядя сверху,
У смирения гордынь.

Дорогие пути и усталые, мудрые  доводы:
Возлюбить и поверить, и просто, живя,  не играть.
Чтобы дева, идущая бережно, кажется,  по воду,
Поняла - у обрыва хмельная - безумная рать.
Чтобы кровь не пустили, ушли,  похлебали  не солоно,
Чтобы их доняла - поглотила темницы тюрьма.
Робко месяц, устав,  осыпает усталости золото,
Возникая у чувства, уняв удвоенье ума.
Это слово небес и ложится зарницею двойственность,
Это дева восстала - моя ненасытная грусть,
Это скорбно в устах, и тревога души мне не свойственна,
Это новая страсть и торится  судьбы моей путь…

К утру виднее благочестье,
Нежнее пламенный восход…
А мы, любя,  красивы вместе,
И нам еще бы - страсти год.
И нам еще,  еще немного
Не уронить обличье - грязь.
B не легка любви дорога,
Она - судьба - дается раз.
И дух - ужасно - лицемерья
Терзает ой ли,  уходя…
Какие ряженые перья,
Вдали - у сумрака дождя.
Какие боги - созерцанье -
Несутся  - чувственно - разор!
Нас, обретя  любви сердцами,
Суля и счастье,  и позор…

Я храню начало рода,
Деда внук и сын отца.
Предан я земле народа
Из начала до конца.
Я живу - родные лица,
Поминанье по летам.
Я дышу, судьбина длится,
Мне, шепча: "не улетай…"
И взирая на припасы,
Плача, глядя в огород
Я старею у гримасы,
Доверяя сыну род.
Внука я веду погостом,
К деду, спящему вдали…
И скорблю: "да упокойся",
Горстью мнущейся земли…

Снега,  летя быстрее поезда,
Снега врываются напористо,
Лик обретается седой.
Он - и снегами, вьюги полымем,
Он - и ветвями рощи голыми,
Былою страстью молодой.
А поезд острыми колесами,
Ветра, сметая безголосые,
Стремится разве - холода!
Но ты,  снежинка мне небесная,
Ты не живая страсть - известная,
Ты - в лике том и - молода.
Ты нега, ты убита, значится,
Ты чувство, что еще не начато,
За снегопад, ушла густой.
Летя,  снега,  взмывали стаями,
На мои чувства тихо стаяли,
Журча - житейски - маятой.

Ты люби легко и пламенно,
Ни сомненья,  ни ума.
В очи ты смотри не каменно,
Чувства выкрикни сама.
Прошепчи, уста таинственны,
Мне любовью пособи -
И любимой, и единственной,
Первой, кажется,  любви.

Тебе,  любовь и сила,
Тебе, любви очаг -
Душа провозгласила -
Огни любви в очах.
Тебе и птица ранью,
Тебе любви ключи
И боли - сердца раны -
Меня тебе вручил.
Чтоб я не стал обычай,
Крича, а жизнь пуста!
Любя любви обычной -
Любимые  уста…

Муза отметила мужа усталого,
Узы,  накинув,  о плечи пологие,
Скуку избыла раздумья не малого,
Думу безлистую, горести многие.
Муза закаты рассыпала блеклые,
Разворотила заботы плечистые…
Думы бездомные, помыслы беглые
Страстью разбавила,  радостью чистою.
Радугу взора,  плетя многоцветную,
Душу смутила,  влюблено наивную.
Сердце встревожила,  искренне светлое,
Душу любви,  до чего же красивую…